Интересно как освобождали из секты, используя родственные чувства и исправление ситуации на работе.
Цитата:
Однажды приходит ко мне замсекретаря парткома треста «Прибалхаш-
строй»… Говорит: «Владимир Александрович, у нас ЧП. Вы знаете, у нас есть
штукатур, казашка. Досукова Мария Исаевна. Орден Ленина и старый член
партии. Она у иеговистов» 2 . Я говорю: «Не может быть». — «Да. Помогите».
Я, поскольку уже руку набил (здесь и далее особо примечательные выражения
выделены мной. — Н.М.), иду в трест, встречаюсь с Досуковой. А они укло-
няются, они напрямую никогда не говорят. И мы с ней стали работать. Она
член горкома партии — сидит во всех президиумах на торжественных собра-
ниях, орденоносец. Причем не раскалывается, извините за этот термин. Мне
ничего не говорит, плачет только. Впрямую не говорит, но ее всё поведение —
она от партии открещивается, от всего. Вопрос стоит об исключении. Я до-
кладываю по инстанции — пришел к первому секретарю. Он говорит: «Ты со
своими иеговистами сам свихнулся. Что ты чепуху несешь? Казашка — она к
мусульманам должна идти, а тут это самое. И вообще, мы не знаем Досукову,
что ли?». Я говорю: «Как хотите». — «Я сам буду с ней разговаривать». И он
вызвал ее к себе. Она ему сказала: «Да». Он тогда вызывает меня и в панике:
«Надо ж в обком докладывать, а это ЧП! Давай что-нибудь делай». Начали
думать, что делать. Она стоит скалой, кремень. И я нашел выход. Говорю:
кто у нее родственники? Начал выяснять. Оказалось, что у нее дочь тоже где-
то работает и учится в вечерней школе. Они только вдвоем, у них никого нет
родичей. И мать молится на дочь, как на красное солнышко. Я приглашаю
к себе дочь. Продумываю беседу, понимаю, что тут можно дров наломать.
Начинаю издалека ее готовить: как живут, как учеба, то, се, пятое, десятое.
Как у вас отношения? Не заметили ли вы, что ваша мать изменилась за по-
следнее время? «Да, она стала замкнутой, какой-то отчужденной. Пропадает
вечерами». — «А где она бывает?» — «Она не говорит. Она там гуляет». —
«А где же она бывает?» — «Ну, она не говорит, ходит к знакомым…». И я ей
говорю: «А вы знаете, что с вашей мамой то-то произошло?». Надо было
видеть реакцию дочери. Я не ожидал такой бурной реакции. Она буквально
вскочила, она закричала! Она сразу кинулась из кабинета: «Я сейчас! Я не
знаю, что я с ней сделаю!». Мне пришлось буквально ее втащить, успокоить.
Потом она начала рыдать, с ней началась истерика. Я с ней сидел полдня.
Наконец успокоил и сказал: «Если вы не хотите наделать несчастий себе и
матери, то внимательно слушайте меня. Единственный человек, который
может помочь матери, это вы. Не партком, не горком, не начальник цеха, не
рабочие по бригаде, где она работает, — только вы. Она вас бесконечно любит,
но вы единственный человек». В общем, мы разработали целую программу,
и она согласилась со мной.
— Что за программа?
В. САПРЫКИН: Беседа с матерью, работа с матерью. Через три дня мать
прибежала ко мне в горком. Сама, одна. И всё рассказала. <…> И опять ба-
нальщина в самом прямом смысле слова. Орден Ленина, государственное и
партийное признание, старый член партии, ее портрет на доске почета, на
празднике она сидит в президиуме, ее славословят — демагогия идет. А на-
чальник участка оскорбляет ее, унижает ее, втаптывает в грязь. И это раз-
двоение, когда она видит: значит, то, что вы нам говорите, это не более чем
демагогия, а реальная-то жизнь — вот она, с хамом. И на этом сыграли эти
иеговисты. Нам пришлось очень много сделать, чтобы наказать того началь-
ника. Т. е. эта работа — это не просто пропаганда каких-то абстрактных по-
ложений. Это возвращение человека к своей сущности, это сложнейшая, тон-
чайшая работа. Вот что меня интересовало в этом процессе