Текущее время: Чт мар 28, 2024 2:34 pm

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Эта тема закрыта, вы не можете редактировать и оставлять сообщения в ней.  [ Сообщений: 2 ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: О смерти и воскресении в Библии
СообщениеДобавлено: Вт янв 10, 2006 9:26 pm 
Не в сети
Аксакал
Аватара пользователя

Зарегистрирован: Пт дек 16, 2005 10:47 pm
Сообщения: 7333
Откуда: Россия
Благодарил (а): 19 раз.
Поблагодарили: 155 раз.
Блог: Просмотр блога (1)
Вера: Православие
Крещен у СИ: Нет
Пол: Жен
Предлагаю поговорить о смерти, бессмертии и воскресении в Библии и об отношении ко всему этому в разных религиях, конфессиях и т.д. А также о том, кто как это все сами понимаете. По словам Мигеля де Унамуно в каждом человеке живёт "голод по бессмертию", который движет его в религиозном поиске.
Для начала разговора предлагаю желающим почитать статью философа Б.П. Вышеславского "Бессмертие, перевоплощение и воскресение". Вот отрывок из неё:

"Людей ждет по смерти то, чего они не ждали и о чем не гадали". Что хотел сказать этими словами таинственный Гераклит? А вот что: когда мы утверждаем "бессмертие", то это означает, несомненно, нечто великое и таинственное, но мы не знаем, что именно это означает. Мы не знаем, что именно мы утверждаем, говоря о бессмертии, чего именно мы желаем и к чему стремимся. Древнейшие мифы и символы гадают об этом и быть может нечто угадывают. Каково философское и научное значение этих символов и гаданий, этой веры, "гипостазирующей наши надежды" и желающей дать "вещей обличение невидимых"?

Особенность и преимущество библейских символов состоит в том, что они охватывают все проблемы духа и предусматривают все возможности решения. Так, по вопросу о загробной судьбе человека мы находим в Библии четыре точки зрения, которые исчерпывают, по-видимому, все возможные решения:

1. Утверждение полной смертности души, в псалмах[2] в Екклезиасте, учение, утверждавшееся вполне ортодоксально саддукеями.

2. Возможное "переселение душ", вера в "перевоплощение" прежних пророков, как провозвестников приближения мессианских обетовании. Таковы все слова об ожидаемом пришествии Илии (Лк. 9:7-8,19. Мф. 11:14; 17:10-13; 16:14. Ин. 1:21). Было бы невероятно, если бы евреям оставалась неизвестной такая распространенная в Египте, в Греции и в Индии теория, как перевоплощение душ, и она, конечно, находила сторонников так же, как и теория полной смертности[3].

3. Бессмертие отрешенной души, освобожденной от тела, бессмертие в Шеоле, в царстве тенен, или же в "лоне Авраама", в блаженном бытии. Такая концепция бессмертия проходит через все Евангелие, через Ветхий Завет и через Послания. Она играет огромную роль в христианском сознании средневековья и для большинства христиан является основной опорой их веры в бессмертие. Эта теория "развоплощенного" бессмертия стоит, однако, всего ближе к орфизму, к платонизму и потому не является характерно-еврейской и христианской.

4. Наконец, вера в воскресение мертвых, вера в воскресение душ и телес. Это она является существенно-библейской и абсолютно характерной для христианства, абсолютно противополагающей его и платонической и индийской теории бессмертия, ибо для эллинов и для индусов воскресение душ и телес есть абсурд и притом такой, который не только невозможен, но которого и нельзя желать. Апостол Павел отлично мог проповедовать "бессмертие души" в Афинах, в смысле бессмертия развоплощенной души; это была родная эллинам орфическая идея. Но когда он заговорил о "воскресении мертвых", о воскресении душ и телес, его никто не захотел слушать ("об этом послушаем в другой раз" - сказано в Деяниях). Это оказалось настоящим "безумием для эллинов".

Замечательно то, что третья и четвертая концепции бессмертия спокойно стоят рядом в христианстве, тогда как они совершенно различны по духу и даже антиномичны. Эта антиномия в обычном христианском сознании даже и не замечается, и это потому, что "воскресение мертвых" обычно не берется всерьез: в лучшем случае это робкая надежда; "чаю воскресения мертвых" звучит как странный диссонанс, как мучительный вопрос у Чайковского. Бессмертие отрешенной души гораздо понятнее и влиятельнее. Но антиномия совершенно ясна, особенно в отчетливых, формулировках Ап. Павла: С одной стороны, смерть есть друг, ценность, "приобретение", выигрыш; "разрешиться и быть со Христом - несравненно лучше", "лучше желать выйти из тела и водвориться у Господа" (Фил. 1:21-23; 2 Кор. 5:8), - а с другой стороны, смерть есть последний враг, который должен "истребиться", который должен быть попран смертью Христа: смерть должна быть поглощена победой, ибо она была бы сама победой ада (1 Кор. 15).

Эта антиномия еще совершенно не решена богословием и не осознана обычным церковным сознанием. Но в 15-й главе у Ап. Павла намечено ее решение в словах: "не оживет, аще не умрет" и "сеется в тлении - восстает в нетлении", "сеется тело душевное, восстает тело духовное". Решение, как и вся 15-я глава, всецело дает перевес воскресению в новой преображенной плоти - оно и остается центральной концепцией христианства, ибо "если Христос не воскрес и если мертвые не воскресают - то тщетна наша проповедь и тщетна наша вера". А смерть есть необходимый диалектический момент, подчиненный воскресению и в нем находящий свой смысл: метаморфоза зерна, страшная и трагическая, но спасительная и обогащающая бытие, ибо "восстает" более совершенное через распадение менее совершенного.


Bсю статью можно прочесть на сайте:
http://apologia.narod.ru
в разделе "Христианство и оккультизм"

_________________
Работаю тут
Веду блог


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: Сб мар 18, 2006 11:01 pm 
Не в сети
Аксакал
Аватара пользователя

Зарегистрирован: Пт дек 16, 2005 10:47 pm
Сообщения: 7333
Откуда: Россия
Благодарил (а): 19 раз.
Поблагодарили: 155 раз.
Блог: Просмотр блога (1)
Вера: Православие
Крещен у СИ: Нет
Пол: Жен
Сейчас перечитываю "Раннее христианство и переселение души" Андрея Кураева и вот - вспомнила про эту тему. Автор, полемизируя с людьми, кот. верят в реинкарнацию, разбирает и толкует практически все тексты Библии так или иначе связанные со смертью и воскресением. Толкования эти иногда, гм-м-м-м-м..., как бы это помягче, немного нестандартны, даже парадоксальны. Вот, к примеру отрывок из главы "Евангельская мистерия":
ЦИТАТА:
Общий вопрос - это вопрос о смерти. "Умирать - это самое большое безумие, которое только может позволить себе человек", - говорил Санчо Панса. И, наверно, нет такой религии в мире, которая не согласилась бы с ним. Религии мира согласно считают наш образ жизни глубоко ненормальным. Мир болен. И эта болезнь столь глубока, что ее не излечить ни перевыборами, ни экономическими реформами, ни культурным прогрессом. Очевиднейшее проявление этой болезни — смертность человека. Повсюду и очевидно торжествует то, что ап. Павел назвал “последним врагом” (1 Кор. 15,26) — смерть.
Главная задача религии — преодоление смерти. Эта та цель, которая отличает религию от любой иной человеческой деятельности. Хоть что-то, что было “моим”, должно быть “после”. Там, где человек всматривается в свое посмертие и старается найти средства для того, чтобы повлиять на него, изменить его, выбрать — там есть религиозная мотивация, там копится религиозный опыт. Этот опыт есть опыт человеческий. А человеческий опыт упорно твердит об одном: смерть человека не есть случайность. Она впаяна в самый образ нашего бытия. Смерти быть не должно — но она не есть нечто, ждущее нас на окраине нашего мира, а есть что-то, что всегда холодит нас изнутри.
Значит, преодоление смерти не есть частно-техническая задача. Смерть имеет право на жизнь в нашем мире, она имеет причины для того, чтобы вселиться в меня. Следовательно, преодоление смерти возможно только через устранение условий для смерти. Устранить смерть — значит устранить то, что втягивает ее в меня. Та жизнь, что доступна смерти — это неподлинная, неправильная жизнь. Если моя жизнь столь легко уступает смерти — значит, жизнь (в том, в чем она неправедна и неподлинна) и есть причина смерти. Устранить смерть - значит изменить качество жизни, изменить ее онтологическую наполненность.И если смерть питается жизнью, то ее надо заморить голодом. «Все здесь – пища для смерти. Каково же то божество, для которого смерть сама служит пищей?” (Брихадараньяка-Упанишада III, 2, 10) .
Для ослабления власти смерти есть два пути.
Можно применить военную тактику выжженной земли и перестроить свою жизнь по принципу “так не достанься же ты никому!”. Человек сам умаляет в себе огонек жизни, он сам вытирает себя из бытия. Сам перестает дышать — и не дает смерти остановить его дыхание. Сам перестает действовать — и тем самым не дает извне пришедшей смерти прекратить его активность. Сам останавливает поток своего сознания — и тем самым не позволяет это сделать смерти. Это путь буддизма. Это устранение смерти через устранение самого субстрата, которым питается смерть, через устранение того, кто смерть претерпевает, то есть через устранение жизни и человека. Для погашения потока жизни, действия и причин, для остановки утомительного колеса превоплощений и агоний “требуется интенсивное самоотрицание” . Нет ничего — “есть только скандхи , которые остаются на непродолжительное время, и нет ничего кроме них. Исчезновение скандх называют смертью. Бдительный взгляд гасит их. Так гаснет блеск бриллианта, когда стесывают его грани” .
Второй путь лишения смерти пищи — это путь перенасыщения жизнью. Путь претворения жизни в Жизнь, путь причащения своего бытия к Бытию. Сделать себя таким, чтобы смерть обломала зубы о столь насыщенный пласт Бытия, справиться с которым ей не под силу. Это путь мистериальный.
Путь мистерии — преодоление смерти через обретение новой жизни, принципиально не подверженной коррозии смерти. Смерти не подвержены “бессмертные”. То есть — боги. Значит, задача мистериальной религии — передать человеку бессмертие Божества.
Среди этимологий слова “религия” есть производящая его от слова “re-ligio”, понимаемого как “обратная связь”. Это возвращение. Религия — стремление мира, экспульсированного вне божества, возвратиться к источнику своего существования. Разрыв между миром и божеством может мыслиться как всего лишь иллюзорный (в таком случае перед нами пантеистический вариант религиозной мысли), может — как реально-серьезный (и тогда раскрывается персоналистический вариант религиозного сознания). Но в обоих случаях путь спасения есть путь восстановления исходной связи с тем, что мыслится как Начало. Сама сущность религии — в стремлении обрести мистическую безопасность. Путь к этой безопасности самые разные религиозные практики видят в обретении какого-либо способа для отождествления себя с тем, что не подвержено смерти., В основании религии лежит «совершенно иррациональное убеждение в том, что можно обрести мистическую безопасность, если как-то отождествить себя с тем, что навсегда останется непознаваемым" .
Самый естественный путь для наиболее полного отождествления с Источником Бессмертия — это возвращение в то состояние, когда разрыва еще не было. Правила традиционного мышления требуют для устранения нынешней онтолого-космической неполадки найти способ вернуться к той развилке, с которой был избран неверный путь. Оттуда надо начать уже верное движение.
“Смерть и время царят на земле — ты владыками их не зови...” Действительно, время-Кронос, пожирающее все рождаемое в нем, сродни смерти. А, значит преодоление смерти возможно только у порога времени. После того, как время кончится — с ним и со смертью бороться уже поздно. Значит — надо вернуться к истоку времен, in illo tempore (“во время оно”). Надо вернуться к истоку мироздания, к тому времени, когда мир еще не выпал из лона Вечности. Вернись в то время, когда тебя еще не было. Вернись в небытие, чтобы заново выйти в жизнь. «Умри прежде смерти, потом будет поздно» .
Смерть и умирание начинаются с рождения, значит, надо найти способ для нового рождения. Мистерия и воспринимается как то, что дает возможность нового рождения, причем рождения в другом онтологическом пласте, нежели тот, который уже отравлен нашей смертью. Религия в целом говорит о смерти, а мистерия — о рождении.
Мистерии можно разделить на две группы: погребальные и прижизненные. Сама смерть может восприниматься как новое рождение в мире богов. Люди (жрецы и родственники), оставшиеся на земле, своими жертвами и ритуалами, совершаемыми над телом усопшего, исполняют служение повитух при родах. Важнейшие мистерии древнего Египта — обряды “собирания тела” и “отверзения уст” происходят после смерти человека. Это погребальные мистерии: второе, мистериальное, рождение происходит не при жизни, а после нее.
Христианские и гностические мистерии предполагают возрождение еще при жизни. Впрочем, о чертах их сходства и различия надо поговорить подробней – чтобы черты сходства между христианством и гностицизмом не затмили собою из сущностного различия.
В гностических текстах немало упоминаний о «воскресении мертвых». Но это скорее маскировка, рассчитанная на то, что церковные христиане примут их за своих; «посвященным» же пояснялось, что под «мертвыми» тут имеются в виду «невежды» и грешники (Ипполит. Опровержение всех ересей. 5,8) . Воскресение мертвых является для них лишь «познанием» истины (Ириней Лионский. Против ересей 2,31,2). «Некоторые дают превратное иносказательное толкование воскресению мертвых. Ибо знакомая всем смерть, - говорят они, - на самом деле есть не разлучение плоти и души, а неведение о Боге, из-за которого человек, будучи мертв для Бога, покоится в заблуждении, как в гробу. Поэтому истинное воскресение бывает тогда, когда кто-либо, найдя доступ к истине, вновь обрел душу и жизнь для Бога. Отсюда следует, что те, которые верой обрели воскресение, пребывают с Господом после того, как облеклись в Него крещением» (Тертуллиан О воскресении плоти, 19).
Эта вера гностиков давала повод к очевидному и резкому разграничению между ними и Церковью: из различия в понимании слова «воскресение» вырастало различие в понимании брака. Дело в том, что в Евангелии воскресение связывается с безбрачным состоянием: «в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах» (Мф. 22,30). Соответственно, гностики, считавшие, что их вхождение в гностический кружок тождественно воскресению, налагали на себя обет безбрачия. «Как они говорят, они получили воскресение и вследствие этого, отвергают брак» (Климент Александриский. Строматы III,6,48). Церковь же, относя воскресение к будущим эсхатологическим событиям, благословляла браки.
Маркион и Апеллес запрещают брак (см. Тертуллиан. Прескрипция против еретиков. 33,2). Но апостол Павел брак рекомендует: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться. А вступившим в брак не я повелеваю, а Господь: жене не разводиться с мужем» (1 Кор. 7, 8-10).
Да, в Новом Завете есть употребление слова «воскресение» в смысле духовное возрождение. «В Нем вы и совоскресли верою в силу Бога» (Кол. 2,12). «И Бог воскресил нас и посадил на небесах во Христе Иисусе» (Еф. 2,6). Употребление прошедшего времени показывает, что в данном случае не идет речь о воскресении умерших тел, но о восстановлении духовного здоровья.
Но единственный ли это смысл? Попробуйте его же приписать следующим текстам - и вы увидите, что в итоге получится абсурд : «и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли» (Мф. 27, 52). «Будучи же пророком, Он сказал о воскресении Христа, что плоть Его не видела тления» (Деян. 2,30-31). «Мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших, потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем» (1 Фесс. 4,15-17). «Верою Авраам, будучи искушаем, принес в жертву Исаака и, имея обетование, принес единородного, Ибо он думал, что Бог силен и из мертвых воскресить» (Евр. 11,17-19).
Итак, двойное воскресение проповедуется в Новом Завете: первое,в ходе земной истории - воскресение души от греховного сна; второе, по окончании всех времен – пробуждение мертвой плоти к новой жизни, преображенной в духе.
Уже ап. Павлу пришлось встретится с чрезмерной аллегоризацией и оспорить ее универсальность: некие «отступили от истины, говоря, что воскресение уже было» (2 Тим. 2.18). Вообще «Низведение христианского воскресения на уровень тех или иных чрезмерных восхищений внутренней мистичности действительно разрушает христианскую надежду и ставит под вопрос саму реальность воскресения Иисуса» .
То, что в Церкви было одним из методов понимания Писания – аллегория – у гностиков стало единственным. И потому – вместо созидательного орудия оно стало опустошительным. «Всё они втискивают в образы, будучи сами только воображаемыми христианами» (Тертуллиан. Против валентиниан, 27).
Гностицизм, как и всякая ересь, обедняет, упрощает церковную веру. В христианстве возвещается более сложная эсхатология, нежели у гностиков. Здесь есть два воскресения: первое — внутреннее, сокровенное, мистериальное возрождение в духе и в вере при жизни. И второе Воскресение — на пределе истории, общечеловеческое Воскресение, которое охватывает и тело. Души могут воскресать поодиночке; но воскрешение тела христианство видит только во всецелом общекосмическом перевороте. “Воскресение может быть понимаемо в двояком смысле: одно, которым мы “воскресаем” от земных вещей, в духе, по нашему решению и по вере; в нем мы помышляем небесные вещи и стремимся к вещам грядущим; второе же есть всеобщее воскресение, которое будет иметь место во плоти” (Ориген. Толкования на Послание к Римлянам. 5,9 // PG XIV, 1047cd).
Если одно из этих воскрешений затмит собой другое — появится ересь. Если весь упор делается на ожидании конечного воскресения мертвых, и всё религиозное чаяние перемещается в эсхатологическую даль — легко распространяются обрядоверие и законничество. Человек забывает вкус причастия к Вечности и живет вдали от нее, хотя по уставам, ею освященным. Если же акцент целиком делается на внутренних состояниях и переживаниях — рождается гностицизм, редуцирующий религиозную жизнь к чисто внутренним переживаниям (зачастую вполне авантюрного, неконтролируемого и непроверяемого характера).
Еще до смерти человек должен обрести опыт нового рождения, что, в свою очередь, предполагает предварительное приобщение и к опыту умирания. Мистериальное умирание и воскресение рассматриваются как залог того, что с настоящей смертью посвященный разминётся...Для того, чтобы стать соучастником конечного восстановления человечества, надо пережить мистерию нового рождения в рамках земной жизни. Естественно, что это должно быть рождение, отличное от первого рождения от матери.
“Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников иудейских. Он пришел к Иисусу ночью, и сказал Ему: Равви! мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог. Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия. Никодим говорит Ему: как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие” (Ин. 3, 1-5).
Вода и Дух, упомянутые Христом, возвращают нас к первой странице библейского мироздания: “Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою” (Быт. 1,2). Вода — традиционно многозначный символ и жизни и смерти (“Спаси меня, Боже; ибо воды дошли до души моей” — Пс. 68,1). Без воды нет жизни, но только вода, вода, отделенная от всего остального — губит жизнь. Вода крещения явно воспринимается как до-космическая (в смысле — не перешедшая от Хаоса к Космосу) стихия, исполненная смертельных угроз и скорее враждебная, нежели союзная жизни. Поэтому ее надо освятить — разорвав ее связь с “началозлобным змием”, гнездящимся в ней, и с духами смерти. Освященная, то есть пере-посвященная Творцу и ставшая послушной Духу Божию так же, как это было в первый день творения, она может преобразиться уже в чисто жизненную стихию, стать рекой, “скачущей в жизнь вечную” (по выражению водоосвятительной молитвы).
Таким образом, крещение есть ритуальный возврат к самым истокам бытия, а, значит, начало новой истории. То, что предписывает “императив” Канта (действовать так, как если бы вся история вселенной начиналась именно с этого момента) здесь переживается как реальность. Вслед за Христом — “вторым Адамом”, то есть “вторым первым”, человек подходит к пределу бытия, переживая мистериальную смерть в водах крещения и принимая в них же мистериальное рождение (“Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни... Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти” — Римл. 6,1-9).
Духовное возрождение христианина в восприятии восточного христианства имеет явственно космическое измерение. Рождение во Христе — не просто частное событие в жизни частного человека. Оно соотносится с космогоническим процессом: “Господь обещал сотворить такие “дела больше сих”, каких еще не было, потому что в явленном мире уже было всякое создание — горы, леса, облака, небо, солнце, звезды, луна, люди, животные, воды, море, реки и весь порядок вещей уже были. Эти новые и вечные дела означают перемену и здоровье души и исцеление вечное и из Духа построенные вечные строения, которые Он даровал достойной и верной душе” (преп. Макарий Египетский) . Покаянное обновление души здесь значит больше, чем создание планеты...
Естественно, что такое новое рождение будет иметь последствия, превышающие рамки земной человеческой жизни (собственно, оно и совершается именно с целью преодоления этих рамок). Именно в связи с рождением в Царство Божие, в связи с мистериальным рождением в Вечность Евангелие употребляет слово, которое в греческом религиозном лексиконе было вполне техническим термином для обозначения перевоплощения:  (Мф. 19,28). В герметическом корпусе известен даже трактат о душепереселении, носящий название “”. Но 19 глава Матфея этого смысла несомненно не предполагает, именуя “пакибытием”, “новым бытием”, “новым рождением” не возвращение в мир сей, но, напротив, вхождение в Царство Небесное: “вы, последовавшие за Мной, в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых. И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат, и наследует жизнь вечную. Многие же будут первые последними и последние первыми”(Мф. 19, 28-30). Здесь обещается “жизнь вечная”, а не “следующая серия”.
Кроме того, слово  употребляется также в Тит. 3,5: “Он спас нас не по делам праведности, которые бы мы сотворили, а по Своей милости, банею возрождения () и обновления Святым Духом”. Что это слово не имеет никакого намека на реинкарнацию, видно из его употребления Оригеном: “Возрождение () есть некое новое рождение, когда творятся новое небо и новая земля посредством обновления их самих и передается Новый Завет и чаша его” (Толкования на Евангелие от Матфея. кн.15, гл. 22 // PG XIII, 1320). Как видим, речь идет о мистериальном рождении в Духе, а не о новом рождении в теле.
Помимо крещения, еще два таинства в православии насыщены символикой нового рождения: исповедь (именуемая “вторым крещением” и, подобно крещению, “баней пакибытия”) и монашеский постриг (исповедь, из слов перешедшая в дело).
Библия содержит немало стихов, которые в православной перспективе обретают мистериальное значение: “И найдет на тебя Дух Господень и ты сделаешься иным человеком” (1 Цар. 10, 6). Саулу при помазании “Бог дал иное сердце” (1 Цар. 10, 9).
Мистериальная Традиция — это не сонное повторение одного и того же. Суть апостольского предания преп. Макарий Египетский видит в “изменении и новом и небывалом сотворении по внутреннему человеку, который в сердце” . Один из образов, осмысляющих служение Христа, изъясняет, что Христос пришел, чтобы разбудить уснувших живых (и даже более того — Он сошел в область смертную, чтобы преобразить смерть уже ушедших людей в такой сон, который может прейти и однажды растаять в новой жизни). Предание говорит о Вечном, а не о прошлом. Оно не порабощает человека прошлому, а вырывает из-под тотального засилия настоящего. В Предании человек реализует свое “право не быть собственным современником” , право жить не только сегодняшним днем и не только тревогами дня завтрашнего. Человек открывает как раз свою несводимость к своему личному прошлому и к нынешней конфигурации “общественных отношений”.
Здесь очевидно расхождение в восприятии жизни Традиции извне и изнутри. С точки зрения внешнего наблюдателя человек, который решился войти, например, в православную традицию, совершил поступок, который сузит его кругозор, подчинит его мышление “догмам”, а жизнь “канонам”. Кажется, что неофит пожертвовал своей свободой, правом на личное творчество и обрек себя на ритуально-механическое повторение традиционных стереотипов поведения... А сам новообращенный говорит о своем поступке скорее в терминах новизны, приобретения, расширения, обогащения его опыта. Он стал таким, каким еще не был.
В моей жизни впервые интерес к православию пробудился, когда однажды я увидел вблизи глаза верующего человека. Я хоть и учился тогда на кафедре научного атеизма, но никакого личного интереса к православию не испытывал. Студенты МГУ вместе с визитировавшими нас “побратимами” из “братской социалистической Венгрии” поехали на экскурсию в Троице-Сергиеву Лавру. Туристическая толпа выливалась из собора, как вдруг уже на пороге юноша, который шел прямо передо мной, обернулся и, глядя на иконостас, перекрестился и поклонился. Он смотрел мимо меня, за мою спину — на образа. И его глаза я увидел прямо перед собой. В них не было никакой мистической экзальтации. Они были вполне обычны — и это-то меня и поразило. Как же так? Почему он молится? Он мой сверстник. Он учился в такой же советской школе, как и я. Как и мне, ему рассказывали всевозможные гадости из истории Русской Православной Церкви. Но почему тогда я здесь — как ничего не понимающий интурист, а он — как паломник у родной святыни? Он знает все, что знаю я. Но если при этом он молится — значит, он знает что-то, что закрыто для меня. И меня пронзила такая досада и на свое невежество, и на “советскую власть”, сделавшую меня иностранцем в своей собственной стране, что я решил побольше узнать о Православии... В этом была и жажда новизны. Мне захотелось стать — другим. И за этим я обратился к Традиции.
У входа в Традицию преп. Феодор Студит предупреждал своего ученика: “Не таким, как вчера, явишься ты и послезавтра и не навсегда одинаковым пребудешь ты, возлюбленный, но придет к тебе благодать Божия” . Входя в Традицию, человек становится таким, каким он еще не был, а в своем максимальном выражении это и есть не что иное, как перевоплощение: “Стать тем, чем не был — своего рода смерть и рождение” (Августин. Исповедь. 11,7). Философия реинкарнации оказывается профанированной, экзотерической формой надежды на мистериальное перерождение: глубинное, внутреннее обновление души доктрина реинкарнации понимает как смену внешних, телесных оболочек. По христианскому же опыту: “Только змеи сбрасывают кожу. Мы меняем души, не тела” (Н. Гумилев).
Покаяние, требуемое на пороге христианской Традиции (покайтесь — чтобы приблизилось Царствие Божие) есть призыв к радикальной перемене внутренних, ценностных ориентиров. Это конец одной эпохи жизни и начало другой. Можно сказать, что философия реинкарнации, возвещающая, что человек может стать другим, чем сейчас, по крайней мере иногда может служить прообразом обновляющего таинства покаяния.
Те перемены, которых реинкарнационное учение ждет от вереницы будущих жизней, в христианстве ожидаются немедленно: “Вот вода — что препятствует мне креститься?” (Деян. 8,36). То, что согласно метемпсихозу человек должен был бы изживать в себе сам в течение многих жизненных циклов, по возвещению Нового Завета устраняется напором не человеческой, а Божьей энергии, Божьей прощающей и исцеляющей любви.
Поэтому тема мистериальной реинкарнации, мистериального возрождения присутствует не только в таинствах крещения, исповеди и монашества, но и в самой главной мистерии христиан — в Евхаристии. Именно потому, что появление смерти связано с потерей Богообщения, переход в то состояние, в котором смерти нет, должен быть возобновлением Богообщения, то есть Причастием. Однако, в символике причастия, в словах, окружающих это таинство, не говорится о новом рождении. Христианские таинства совпадают по цели, но разнятся по средствам. Если в перечисленных прежде трех таинствах человек предпринимает нечто, чтобы вернуться к состоянию первичного завета, то в причастии это обновляющее действие целиком исходит со стороны Бога. Здесь не человек ищет средство к тому, чтобы пододвинуться к Богу, но Бог Сам исходит на поиск человека и вверяет Свои дары ему.
Образ рождения в православной Традиции двоится: с одной стороны — Бог рождает Себя в людях; с другой — человек рождает в себе Бога. “Бог, избравший меня и призвавший благодатью Своей, благоволил открыть во мне Сына Своего”, — благодарит ап. Павел активность Божию (Гал. 1. 15-16). В Предании Бог дает людям Свою вечность. И поэтому Предание — это поистине “традиция бессмертия” .
Но и человек не безучастно принимает пришедшие к нему извне дары; он соучаствует в собственных родах. Преп. Симеон находит слова, выражающие эту синергию: “Содержащий все поселяется внутри человека, и человек становится как бы беременной женщиной”. Или: “Человек сознательно носит в себе Бога. И, сжимая снаружи руки вокруг себя, этот человек ходит посреди нас, не знаемый всеми, кто его окружает... Мы, когда веруем от всей души и каемся, зачинаем в сердцах своих Бога Слово, как Дева. Он, имея в себе Христа младенца, будет считаться Его матерью, как Он, неложный, обещал: “Мать Моя и братья и друзья, вот они!” .
О том же говорит и св. Григорий Нисский в своем толковании на Песнь Песней: когда происходит истинная встреча человеческой души (Невесты) и Христа (Жениха) — “начинается взаимное перехождение одного в другое, и Бог бывает в душе, и душа также переселяется в Бога. Невеста достигла, кажется, самого верха в надежде благ, ибо что выше сего — пребывать в самом Любимом и в себя восприять Любимого?” (Толкование на Песнь Песней, 6).
Но все же первичная, преобладающая активность в заключении Завета принадлежит Жениху — Богу. Ее острее всего переживает христианство. Евангелие не рассказывает нам притчей об овцах, внезапно нашедших своего Пастыря. Оно говорит о Пастыре, который спустился к овце. Евангелие не говорит, что закатившаяся драхма вдруг решила заблестеть поярче и тем понравиться хозяйке. Оно рассказывает о том, как хозяйка искала свое затерявшееся сокровище. “Не мы искали, но были взысканы. Сам Он приник на землю и нашел образ, и был в тех местах, где блуждала овца, поднял ее и восставил от блужданий, не переместив людей отсюда, но пребывающих на земле соделал небесными, вложил в них небесную жизнь, не возводя на небо, но небо преклонив и низведя к нам”, — говорит о таинстве Спасения последний византийский богослов Николай Кавасила (О жизни во Христе. 1,38-39). Не люди нашли способ примирения с Богом. Новый Завет возвещает, что “Бог во Христе примирил с Собою мир” (2 Кор. 5.19).
Возможно, поэтому христианство являет пример открытой мистериальности, то есть сочетания мистериального культа с нарочитым использованием обыденной речи в Писании, проповеди и богословии. Бог сам открывает Себя людям — и зачем же Его прятать за искусственно-эзотерическими словами, паролями, символами? Если бы христиане, подобно Гильгамешу, сами вынули из водных глубин цветок бессмертия, то было бы естественно прибегнуть к эзотеризму и всячески охранять свое трудовое сокровище. Но оно подарено, и причем с условием, чтобы о нем поведали всему миру... Открытость христианской проповеди тесно связана с переживанием спасения как “благодати”. И, напротив, любая попытка воздвигнуть на христианской почве эзотерическую башню неизбежно оказывается связанной с тем или иным вариантом безблагодатного, монологического “самоспасения” и “самосовершенствования” (что, в свою очередь, провоцирует склонность к пантеистическому самообожествлению и к отказу от персоналистического импульса Нового Завета).
КОНЕЦ ЦИТАТЫ
Вообще, в этой книге Кураев, как бы мимоходом, много чего ещё касается кроме смерти. Первый раз я прочитала её кажется лет 6-7 назад и после этого стала серьёзно интересоваться ранним христианством, читать апологетов и отцов Церкви, книги по библеистике и истории. Поняла, что просто НЕ ЗНАЮ своей традиции...
вся книга здесь: http://www.kuraev.ru/rhogl.html

_________________
Работаю тут
Веду блог


Вернуться к началу
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Эта тема закрыта, вы не можете редактировать и оставлять сообщения в ней.  [ Сообщений: 2 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 8


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
Русская поддержка phpBB