|
Новичок |
Зарегистрирован: Чт сен 15, 2011 7:18 pm Сообщения: 801 Откуда: Украина Благодарил (а): 1668 раз. Поблагодарили: 312 раз.
Вера: СИ, разочарование
Кредо: Любить свободным лишь дано.
Крещен у СИ: Да
ЛО: Нет
Пол: Жен
|
На просторах интернета нашла публикацию пацифиста Георгия Мейтина "ИСПОВЕДУЮ НЕНАСИЛИЕ". Спрячу ее под спойлер, т.к. великовата, но содержит ценные мысли:
Понимаю, это звучит для многих странно. Ненасилие, непротивление ... Знаю, что упоминание даже этих слов вызывает у многих снисходительную, иногда презрительную улыбку. И, к сожалению, в некоторых случаях, когда нет ни малейшего желания хотя бы постараться понять, что стоит за этими понятиями, может быть не улыбка, а даже раздражение. Жаль... Но как бы то ни было, разумеется и то, что в мире, где насилие укоренилось на стольких уровнях, во стольких сферах жизни, очень и очень непросто от него отказаться или даже только придти к подобной мысли. И в то же время, именно потому, что так зловеще последствия насилия, все больше людей приходит к убеждению о необходимости отказа от него. И, прежде всего, в своей личной жизни.
Каким бы ни был человек, как бы глубоко он ни захоронил в себе лучшие, светлые стремления, мы должны не забывать, что они есть, глубоко, но есть. И оттого, что человек ограничился своей самостью, оттого, что получил много зла, он тем более несчастен, и тем более достоин сострадания, а никак не ненависти. И он больше, чем кто бы то ни было нуждается в целительной любви.
Но в любви не может быть догматизма, как не может быть догматизма в ненасилии. Любовь не может быть догматом, - нельзя вдруг себя заставить полюбить всех, - но это - идеал, к которому можно и нужно стремиться и по возможности приближаться. Идеал потому идеал, что бесконечен. Это - движение, это - жизнь. Как мы можем полюбить врагов тех, которые причиняют нам зло, когда и ближних своих мы любить не научились? Порой, все, что мы можем, это - стараться лучше понять человека, лучше его почувствовать и пожелать ему истинного счастья.
И оказывается, что нечего пытаться противодействовать злу или, другими словами, бороться против узости любви в другом человеке. Делать это надо в себе. И оттого, насколько успешно человек освобождается от иллюзий своей отдельности, насколько будет расширяться в нем любовь, будет зависеть то, как он влияет на окружающих, неважно, думает он об этом или нет. И конечно, лучше, когда это к увеличению, к расширению любви, а не к сужению, не к ненависти.
И непротивление - не догмат, но идеал, к которому каждый может приближаться по мере сил. Кто-то сможет стерпеть оскорбительное слово, пожалеть говорящего и с любовью ответить ему ласковым словом; другой сможет стерпеть оскорбление, но ответить с любовью уже не сможет, он сможет просто промолчать; кто-то сможет стерпеть удар, один, второй, третий; другой сможет стерпеть удар, но на второй сорвется и ударить сам; оба не смогут убивать людей, как бы это убийство не называлось: смертной казнью или войной, но, возможно, лишь один из них будет готов ради того, чтобы не убивать других, пожертвовать собственной жизнью.
И путеводная звезда на этом пути - любовь, Человек, любящий просто не сможет ни убить, ни ударить, ни ответить злым словом. Чем больше любви, тем легче, тем естественнее ненасилие; чем сильнее любовь, тем больше готовности жертвовать, тем сильнее ее действие на сердца людей, какие бы они не были.
"Но все это - красивые слова, и говорить можно многое. А вот что бы ты сам сделал, если бы..." Тут следует обычно несколько подобных продолжений: - "Если бы на тебя лично напал разбойник?" или "Если бы на твоих глазах убивали ребенка?". И я должен буду ответить честно: не знаю? Не знаю, как я поступил бы. Я этого и не могу знать. Могу ли я однозначно говорить о будущем, тем более о том, что лишь можно предположить когда-то? Конечно, я могу попытаться представить определенную ситуацию, но тем не менее, сказать точно, как именно я поступил бы, не могу. Не может человек предугадать все заранее. А в каждой из ситуаций возможно бесчисленное множество различных оттенков.
Да, в мире есть войны, есть и разбойники, организованные или неорганизованные, есть, наконец, и просто хулиганы, и от всего этого нельзя отгородиться. Но люди слишком привыкли руководствоваться в своей реальной жизни тем, что их пугает в вымышленных ситуациях с вымышленными злодеями. Реальный "человек-злодей", каким бы он ни был, все же - человек, как бы он сам ни желал забыть об этом. Реальный "человек-злодей", кроме того, что он злодей, еще и жалкий, несчастный страдалец, нуждающийся в тепле человеческого участия. Вымышленный же злодей" - только злодей, злодей и ничего больше. И вот - отношение к такому вымышленному злодею переносится в жизни на реальных людей. И эти несчастные вместо так нужного им тепла получают чаще всего лишь жестокую ненависть, которой им и так хватает с избытком. Воображаемое зло по отношению к вымышленному злодею переносится на реальных людей. Воображаемое насилие против таких злодеев переносится в повседневную жизнь как её неотъемлемое условие. Воображая врагов, человек лишь разжигает в себе злобу.
Помню одного человека, который упражнялся в силовых приемах с тем, чтобы при необходимости быть готовым к таким встречам, представляя, каким образом он будет защищаться. И что же? - Он постоянно попадал в подобные ситуации. Чем больше он тренировался, тем с большим вызовом он смотрел на людей, тем больше он видел в окружающих врагов, и тем больше врагов у него оказывалось. Каждый раз, после того, как бывал побитый, он тем больше накапливал в себе ожесточенности, тем больше верил в то, что человек - злодей, и своей верой и своими действиями действительно внушал это людям.
Надо верить в то хорошее, доброе, что есть в человеке, и так же, как вера в злое начало проявляет это злое начало в себе и в окружающих, так же вера и в доброе проявляет и притягивает все то доброе, что есть в сердцах. Надо верить, верить с надеждой и любовью!
"Но как поступать, если на твоих глазах кого-то бьют, убивают? Что, может быть, просто закрыть глаза?" Нет, этого делать нельзя. О каком сострадании может идти речь, если человек готов закрыть глаза нечужие страдания. Я не знаю, как бы я поступил, - это зависят от очень многих причин, - но знаю, что если быть наполненным любовью, если ею руководствоваться в своих действиях, то поступок будет правильным. Если человек нуждается в помощи, в нашей защите, мы должны, мы обязаны, мы не можем не помочь, но так, чтобы как можно меньше нарушалась любовь. И если это нам не удается, то - не будем себя оправдывать - не потому, что это невозможно, но потому, что в нас мало любви.
И все же, каждый может по мере сил приближаться к бесконечному идеалу. Так же, как одно лишь присутствие ожесточенного человека нередко провоцирует конфликт, так и одно дашь присутствие человека любящего, бывает достаточно, чтобы конфликт успокоился, насилие прекратилось.
"Но если человек пьяный, невменяемый, то неужели и тогда не следует применить силу?" И тогда не следует применить силу?" Да, и тогда не следует. Идеал - полное, абсолютное ненасилие. И если пытаться внести в него какие-либо поправки, то кто и как будет определять ту грань, за которой насилие будет благом? Если допустить исключения, то им не будет предела. Кто тогда скажет, при какой степени опьянения следует сделать в идеале исключение? Кто определит степень невменяемости? Тогда в любом случае, когда мы не пожелаем признаться в своей слабости, в несовершенстве нашей любви, мы будем себя оправдывать тем, что человек, с которым мы имеем дело, - невменяемый. И если мы оправдываем себя подобным образом, мы останавливаемся на пути жизни. Нет, лучше не будем крошить идеал, а всегда, когда нам что-либо не удается, признаемся себе в этом откровенно, и само такое признание дает возможность нового движения.
Довольно широко распространено мнение, что "вся эта христианская проповедь непротивления злу есть рабская философия, годная лишь для слабых и трусливых людей". И тут я возражу: нет, совсем не так. Это учение, выражающее суть христианской морали, не рабская философия, но учение любви, И оно не для трусливых людей, наоборот – "В любви нет страха, совершенная любовь изгоняет страх... боящийся несовершенен в любви", как замечательно это выражено апостолом. Любовь преобразует человека и наполняет его силой - не разрушающей силой "сильных личностей", но силой созидающей, побеждающей ненависть и страх.
Правда, немало случаев таких, когда, скажем, при встрече с хулиганами один человек бежит, оставив в беде другого, и потом оправдывается тем, что он, мол, пацифист. Тогда уж скажем прямо: будит вернее называть это не пацифизмом, но самой обыкновенной трусостью... "Кто сбережет свою жизнь, тот потеряет ее..." Но любовь творит чудеса, и чем больше ее в сердце, тем сильнее, бесстрашнее становится человек даже физически слабый. Чем больше в человеке любви, тем на большие жертвы он готов. "...А кто отдаст свою жизнь..." Чем больше человек жертвует собой, своей отдельной личностью, тем больше он обретает жизни неограниченной, единой.
"Но не будет ли рабством - терпеть гнет угнетателей?" Будет. Будет тогда, когда будет страх перед нами, страх за себя, когда человек будет готов на все, лишь бы не подвергнуться наказанию. В "Хадисах" приводится подобный вопрос: "Как относиться к угнетателям?" И как бы это не показалось кому-нибудь странным, но в словах Магомета очень точно отразилась суть христианской морали. Он ответил, что угнетателям надо... помогать/?/, помогать воздерживаться от угнетения. Да, именно так. Это уже не рабская покорность, но помощь угнетателю почувствовать себя человеком. Что толку ненавидеть его, бороться против него? Не вызовет ли это еще больше ответной злобы? Не вызовет ли это в душах восставших ненависти. И этого нельзя не видать на бесчисленных примерах истории так называемых классовых и освободительных войн. Стремление к внешнему освобождению, ведомое не любовью, а страхом и ненавистью, превращалось в кровавую человеческую бойню с жуткими долгими последствиями, казнями друг друга и тюрьмами.
Трусливый раб не посмеет воспротивиться приказу своего повелителя, каким бы этот приказ ни был. Он выполнит и прикажет избить другого раба, своего товарища, и даже убить его, Дрожа за свою жизнь, он не осмелится возразить. Тогда же, когда он увидит, что повелитель, в результате каких-то причин, потерял свою силу и власть, он готов будет обрушить на него всю свою ненависть, долгие годы скованные страхом. Вот это и будет рабской психологией. Человек же, преображенный любовью, будет жалеть человека, обладающего внешней властью. Он будет жалеть его и желать ему истинного блага, то есть пробуждения к истинной жизни, расширения любви. Но тогда, когда поведение будет против совести, против любви, такой человек откажется исполнить его, какие бы кары его за это ни ожидали. Он скажет: "Не сердись, но я не могу исполнить твой приказ. Я не могу убивать моих братьев. Зачем ты хочешь сделать горе и себе и другим? Пожалей их, пожалей себя!" И если приказ не отменен, и отказавшийся его исполнить сам приговорен к казни, то он предпочтем пожертвовать своей жизнью, чем самому убивать других, предпочтет "отдать жизнь, чтобы обрести ее". Это не рабство, это - свобода. Свобода поступать по совести, по велению сердца, свобода от страха.
Такие люди были и есть. Они есть в каждой стране, среди людей с различным цветом кожи, среди различных народов. По всему миру есть люди, отказывавшиеся от дел, противных разуму и любви, готовые, если надо, на страдания за свой идеал. Не все могут быть одинаково близко к этому идеалу, но каждый может идти к нему.
"Но, несмотря на все это, угнетатели продолжают угнетать, и все эти жертвы любви ничего не меняют". Не будем торопиться с выводами. То, что внешне мы не всегда видим перемены, еще не говорит о том, что перемен нет вообще. Любовь совершает свою внутреннюю неустанную работу, хотя и не всегда сразу заметны ее плоды. Зато плоды насилия видны даже слишком, и хотелось бы их не видеть, да не удается, и все пытаемся, как ни банально это сравнение, тушить огонь маслом.
"Если все вдруг откажутся от всякого насилия, то что же будет? Если никто не будет защищать страну, придут враги и будут жечь и убивать!" Надо заметить, что такие доводы приводятся верующими в насилие во всех странах. Однако, при этом чаще всего забывают, что этот отказ совершается не в одной какой-то стране, но повсеместно. И уж если на то пошло, то кто бы на кого нападал, если говорить о "всех"?
Но ладно, что об этом говорить? Не будем говорить о том, чего нет, о том, что "было бы", не будем строить утопии. Насилие есть, оно реально в своих зловещих проявлениях, в тех страшных бедствиях, которое оно несет людям, которые люди несут сами себе, друг другу.
И, наверное, самым ужасным по своим масштабам бедствием является война. Периодически случалось - одни люди решали, что они вправе владеть большими территориями, большим количеством людей; то же решали и другие, и устраивали из "своих" людей бойню. Лилась кровь, горели города. Случалось и еще невероятней по своему безумию, когда одни люди решали, что именно они обладают абсолютной истиной, и все непременно должны верить только им, и, посылали своих верующих убивать друг друга. И люди - духовные рабы - шли, шли и убивали, причем самое страшное, часто это совершалось во имя того, кто не только повторил заповедь "не убивай", но и призывал не гневаться, любить всех и все прощать! Люди шли на эти кровопролития не только из-за страха, но и из-за убеждения: когда руководящим идеалом было не братство всех людей, но процветание своего государства; не любовь Божья, но своя вера.
И все же, из века в век, из года в год дело любви совершало и совершает свое непрекращающееся действие через тех, кто оторвался от идеалов своего времени. Возможно, когда-то в племени людоедов первый человек, пришедший к сознанию недопустимости продолжения людоедства, был объявлен нарушителем, изменником традиций, и сам был убит и съеден своими соплеменниками. Но его поступок не прошел бесследно; где-то в сознании хотя бы у нескольких из них он что-то пробудил.
Это длительный процесс освобождения от старых суеверий и установок, но всегда были люди, просыпавшиеся к новому сознанию. Их распинали, их бросали на растерзание зверям, их жгли на кострах инквизиции, их сажали в тюрьмы и отправляли на каторгу; и все же дело их любви, явно или невидимо, но расширяло сознание людей.
Не могут все сразу придти к одинаковому сознанию, не может оно быть установлено законом, и тем более не может это произойти вдруг только в одной стране. И пока будет сознание нужности насилия, будут и государства, будут и войска. В этом нет ничего удивительного. И даже, с одной стороны, можно сказать, что это естественно, если только здесь уместно такое слово. Но, естественным будет и то, что сознающие безумие войны не будут принимать участия в этом безумии, они не смогут этого делать, они не смогут убивать своих братьев.
Будет ли нормальным то, что сегодня люди будут брататься на мирных конгрессах и фестивалях дружбы, а завтра эти же люди оденутся в одинаковые одежды и будут учиться маршировать, то есть одинаково топать ногами, возьмут в руки оружие убийства и будут учиться, как с их помощью можно искалечить больше людей, и потом пойдут по приказу стрелять друг друга, потому что им внушили, что это их долг, что они - враги! Правительство каждой страны внушает людям, что это - долг. Но есть долг, превосходящий все - долг любви. Человеку, идущему путем любви, непонятно, как это возможно - стрелять в людей, в братьев-людей, в людей, с которыми вчера мирно общался или в людей, которых никогда раньше не видел, и которые никогда раньше не видели его, и также не понимают, зачем все это нужно. Но он понимает, что любое насилие лишь увеличивает злобу и ненависть, и он в этом участвовать не может. Он не может участвовать в производстве того, что предназначается для вреда другим, в производстве средств уничтожения.
Каждое правительство обвиняет своих пацифистов в том, что они ослабляют военную мощь государства. Но отказ от насилия происходит не в одном государстве, и также как насилие не является узконациональной проблемой, так и отказ от насилия происходит во всемирном масштабе.
То же и с насилием внутренним. Неправильна постановка вопроса: "Что было бы, если бы все отказались от государственного насилия? Не стало бы органов правопорядка, и бандиты беспрепятственно грабили бы и убивали невинных людей". Неправильна потому, что пока есть в мире насилие, часть людей будут называться разбойниками, бандитами, мафией, а часть - охранниками порядка, милицией, полицией и т. д.
Не будем теперь вдаваться в подробности того, как и те, кого называют охранниками порядка, сами становятся его нарушителями; допустим, что все исполняют именно свои обязанности, как они их понимают. Но и те, и другие делают ставку на насилие. И если насилие уменьшается, если кто-то отказывается от него, то происходит это не с одной стороны, но с обеих. Работа любви действует во всех направлениях, для нее не существует ни государственных, ни сословных границ, она пробуждает к новому сознанию и разбойника и судью. Когда в человеке пробуждается любовь, его не должны смущать подобные вопросы, как "что, если бы..." Он должен жить сегодня, сейчас так, как подсказывает ему совесть, поступать по любви. И в этом будет благо - и его и общее.
И еще хочу сказать тем, кому кажется все кругом холодным, бессердечным, мрачным, я хочу сказать им: не надо отчаиваться! Многим знакомо это чувство, чувство тоски и уныния. Тогда все плохо, все бездушны и жестоки. Так кажется. И мы склонны винить в этом всех и все. И это можно понять - ведь мы так слабы, так несовершенны. А ведь представляется нам мир бессердечным тогда, когда в нас самих гаснет любовь. Тогда действительно мы остаемся как без света, все теряет свои радостные краски, в темноте и холоде.
Не надо отчаиваться, когда непогода, дождь потушил наш маленький костер. Не надо отчаиваться, но лучше терпеливо собирать сухие ветки, терпеливо искать тлеющий уголек. И когда он найден, и высушен хворост, то он снова воспламеняется и своим теплом и светом рассеивает холод и мрак ночи. И тогда мы снова и снова чувствуем, что в этом благо, что мы можем, мы должны поддерживать друг друга теплом своего участия, теплом любви. Мы понимаем, что уныние было лишь временным. Но и оно может быть недаром, - оно дает нам лишнюю возможность осознать, чем люди живы, в чем они нуждаются.
Люди нуждаются в любви. И больше именно те, кто не верит в нее, кто ожесточились, не встречая ее в людях, и поверили в ненависть и насилие. И как тут можно отвечать им тем же, чего им и так достаточно, от чего они и так страдают? Но если мы не можем дать каждому все то, в чем он нуждается, то, в любом случае, всякий способен по мере своих сил стараться, стараться жить по любви, поступать по любви и, по крайней мере, стараться избегать всего того, что ее нарушает, сужает. И человек, даже лишь только начавший движение в свете любви, чувствует, что путь этот - ПУТЬ ЖИЗНИ, и чем дальше, тем увереннее он идет, тем становится радостнее и светлее.
http://az.lib.ru/t/tolstowstwo/text_0020.shtml
|
|